– Ни за что не догадаетесь! Все аэродромы в Лондоне были блокированы!

– Почему? Бомбы?

– Нет. Град! Был такой сильный град, что все взлетно-посадочные полосы стали непроходимыми.

– Град? В августе?

– Вы не знаете английскую погоду. Она вечно преподносит новые сюрпризы. – У него вырывается короткий смешок. – Но не беспокойтесь. Все уже убрали. Самолет в пути, через час мы полетим.

Мы действительно летим. Ровно в два мы поднимаемся на борт, и мой благородный спутник садится, естественно, рядом, хотя потом обнаруживается, что у него билет первого класса.

– Меня зовут Офелия, я родом из Канады, – говорю я, справившись с пристегиванием.

– Уинстон Хоторн-Рид, – представляется он. Звучит как-то очень знакомо. Странно. Откуда я его знаю?

– Я где-то слышала ваше имя. Но не могу вспомнить где.

Он польщенно улыбается.

– Я директор банка. И еще политик. Если моя партия победит на выборах, я буду новым английским министром финансов.

Теперь все ясно. Он написал знаменитый доклад о долгах, который недавно горячо обсуждался всеми финансовыми газетами. Там же я видела его фото.

– Вы написали «Доклад Хоторна-Рида»!

Он кивает, удивленный моей осведомленностью.

– Неужели вы читали его?

– Конечно. Весьма увлекательная тема. (Речь идет о продлении сроков выплаты безумных долгов стран восточного блока и третьего мира, притом что Запад должен постоянно предоставлять новые кредиты.)

– Может, вы тоже заняты банковским делом? – спрашивает он меня, окинув внимательным взглядом.

– Нет. Нисколько. Но деньги меня интересуют. Он усмехается и снимает свое элегантное пальто.

Аккуратно кладет его на свободное место между нами. На нем великолепный костюм, явно сшитый на заказ лучшим английским портным, серый, в белую елочку, вишневый галстук и блестящая красная шелковая жилетка. Белый шарф он не снимает. Теперь я обнаруживаю, что у него не карие, а серо-зеленые глаза, с завораживающим золотым промельком. Его глаза тревожно поблескивают. Наверняка в зависимости от погоды они меняют свой цвет. К тому же они слегка красноватые. У мужчины такой вид, будто он пропраздновал всю предыдущую ночь.

Самолет стартует. Я, как всегда, прилепляюсь к окну. Земля остается позади, мы проносимся сквозь темно-сизые тучи, нависшие над Парижем, и устремляемся в сторону солнца. Вот и марь далеко позади, и наконец небо, насколько хватает глаз, ярко-голубое.

Солнечные лучи врываются в салон, настроение становится летним, отпускным. Подаются напитки, курильщики вытаскивают (к сожалению) свои сигареты.

Уинстон улыбается мне и ослабляет узел своего галстука.

– Чем вы занимаетесь, если позволите спросить? Мода, кино?

– Я создаю издательство. Дома, в Канаде. В Монреале. Если все пойдет хорошо, в октябре открою. А до тех пор я в Париже.

Это вызывает его живейший интерес. Он сразу же хочет все обо мне знать. Что я изучала, как англоязычные канадцы относятся к французскому языку, какие книги собираюсь издавать. Расспрашивает подробно, видно, что не просто из вежливости. Очевидно, я его и в самом деле интересую.

– Такие женщины, как вы, встречаются редко, – убежденно резюмирует он потом. – Эмансипация эмансипацией, а если женщина красива, она хочет замуж, так же как и раньше.

– Я в этом не уверена.

– А я уверен. Знаю по своему опыту. – Он ухмыляется. – В этом плане вообще ничего не изменилось.

– Значит, вы женаты на красавице. Или, пожалуй, на нескольких красавицах. Одной за другой, конечно!

Он громко смеется, но молчит.

– Ведь так? – прихожу я ему на помощь и обворожительно улыбаюсь.

Он с развеселившимся видом кивает.

– У вас острый ум, Офелия. А вы? Вы замужем?

– Нет. Пока нет. Можно задать вам профессиональный вопрос?

– Ради бога.

– Куда, по вашему мнению, идет доллар? Он опять хохочет и машет головой.

– Вниз, – объявляет он и ждет моей реакции. – Фунт, кстати, тоже. Я это предсказывал еще несколько месяцев назад, но мне никто не верил. А почему вы спрашиваете? У вас есть доллары?

– Теперь уже нет! – Я рассказываю о своей спекуляции, не называя точную сумму. Он внимательно слушает.

– Браво! У вас талант. Естественно, теперь вам надо быть начеку и вовремя продать. Доллар опять пойдет вверх.

– Когда?

– Не сразу. Может, через один-два года. Если не помешает какая-нибудь война. Тогда он подскочит сразу.

Время проносится как одна минута. Мы увлечены беседой. Разговор становится доверительным, легким, непринужденным, остроумным, нам хорошо друг с другом.

– Знаете что? – говорит он вдруг. – Мой шофер встречает меня. Я отвезу вас на вашу телепередачу. Нет-нет, не возражайте. Мне это не составит труда, напротив, приятное разнообразие.

Незадолго до посадки он дает мне свою визитку со словами:

– Я давно не получал такого удовольствия от полета. Обязательно позвоните, когда снова будете в Лондоне.

Я обещаю и падаю духом. Не люблю визитных карточек. По мне так они означают конец. Если бы он действительно хотел увидеть меня вновь, он придумал бы что-нибудь конкретное, допустим: «На следующей неделе я прилетаю в Париж. У вас найдется для меня время в четверг вечером?» И тогда все было бы ясно. Я была бы для него чем-то большим, чем просто приятное дорожное знакомство.

Потом он отвозит меня в своем огромном бордовом, сверкающем хромом «Ягуаре» к театру «Гринвуд», и, когда его шофер открывает для меня дверцу, мне жаль расставаться.

– Я действительно была бы рада снова увидеть вас, пока я в Европе, – лепечу я в конце концов и протягиваю ему руку, хотя это не принято в Европе. Он крепко жмет ее и улыбается.

– Большого успеха в вашем выступлении. С удовольствием посмотрю вас сегодня по телевизору.

– Большого успеха в политике. Когда начнется предвыборная кампания?

– Уже началась.

– Я буду болеть за вас.

– Спасибо! Мы будем стараться!

– Оревуар, Уинстон! И огромное спасибо! – Я говорю это по-французски! Так звучит интимней.

– Оревуар, Офелия!

Аристократический автомобиль бесшумно исчезает за ближайшим поворотом, и я чувствую себя несчастной, одинокой сиротой. Чуда все-таки не произошло.

Ну да ладно! Я не для того приехала сюда, чтобы влюбляться, а чтобы бороться для Нелли за Новую романтику. Да и к чему все это? Мужчина женат, живет в Лондоне, а мне скоро возвращаться в Канаду. К тому же ему предстоит предвыборная борьба, и у него не будет ни секунды свободного времени, чтобы вспомнить обо мне. Это ясно. А если он не думает обо мне, то и я не буду тратить на него время. Жизнь слишком коротка для этого.